Автор (крайний справа) с убийцей Каддафи (лысый человек рядом с ним).
День, когда мы встретили убийцу Каддафи, начался с полного мозгоёбства. По собственной глупости мы заехали на заброшенную территорию, где уже несколько дней враждовали два племени вооружённых повстанцев. Предупредительный выстрел попал в крышу нашей машины и заставил нас остановиться. Мы уже приготовились к смерти и были сильно удивлены, что этого не произошло.
Вернувшись в отель, я направился прямиком к холодильнику за бутылкой гнусного безалкогольного ливийского пива. «Эй», — крикнул мне лысый повстанец, вольготно развалившийся в кресле, как похотливый голливудский продюсер, пообещавший сделать из меня звезду. — «Помнишь меня? Мы встречались в Сирте.» «Извини, никогда там не бывал,» — ответил я. Он выглядел разозлённым. «Мы встречались в Сирте,» — сказал он, — «Мы стали друзьями. Ты знаешь меня, я убил Каддафи.» Я ещё раз взглянул на него и на его пистолет на журнальном столике. «А, ну да, точно», — сказал я. — «Ещё раз, как тебя зовут?»
Ахмед Али Мухаммед эль-Саиб — 35-летний житель Бенгази, а его родители — из Мисураты, города, больше остальных пострадавшего на войне и оставленного в руинах после нескольких месяцев тяжелой осады. Как и многие другие волонтёры из Бенгази, Ахмед отправился на запад воевать в Мисурате. Но, в отличие от остальных, он не сбежал сразу обратно в относительно мирный Бенгази, а остался воевать стрелком в составе бригады Львы из Долины до самой кровавой кульминации в Сирте.
Я понял, что уже видел его лицо. Лысый, диковатый, с косящим глазом, он стал участником видео, снятого сразу после убийства Каддафи. На видео группа повстанцев окружает Ахмеда, целуют его в голову и провозглашают убийцей Каддафи. «Я видел, как он сделал это», — говорит один из них. — «Он убил его своими руками, вот только что.» Ахмед смущённо улыбается, затем поднимает два пистолета в воздух — инструменты ливийского правосудия. Я взглянул на пистолет на столике и пистолет на поясе Ахмеда. Два одинаковых FN Five Seven.
Даже в стране, наводнённой оружием, такие пистолеты — редкость. Произведённые бельгийской фирмой FN Herstal, всего 360 таких попало в Ливию. Все они предназначались для элитой 32-й Бригады, которой командовал Хамис, сын Каддафи, или для личных телохранителей диктатора. Единственное место, где такие пистолеты можно найти в Ливии, — это в окружении Каддафи. Всё складывалось удачно, так что я присел поговорить.
Однако, была проблема. Ахмед не хотел давать интервью: у него было сложное положение. Он живёт в трёхзвёздочном отеле в Триполи, который он сам не смог бы себе позволить, поэтому кто-то другой платит за него. И мы оба понимали, что публично объявить себя убийцей Каддафи, — это билет в Гаагу в один конец. «Конечно,» — сказал я, — «никакого интервью». Я сунул свой Блэкберри с включённым диктофоном рядом с ним на столик, пока болтал с его другом.
Мухаммед Юма аль-Шошни — 25-летний житель аль-Хумса, который утверждает, что убил Мутассима, одного из сыновей Каддафи. “Нас было четверо,” — говорит он, — “мы следили за двором одного из домов после битвы. Вышли люди Каддафи и начали стрелять в нас. Двоих мы убили, а третий сказал, что если мы оставим его в живых, он расскажет нам секрет. Первый во дворе — это Мутассим.”
“Мутассим начал стрелять в нас из пистолета, когда мы решили осмотреть двор. Мы несильно ранили его в горло, и он продолжал сопротивляться. Мы притащили его в маленький барак, где я спросил его: “Зачем ты убиваешь ливийский народ? Посмотри на своего отца. Раньше сотни людей говорили о том, какой он великий человек. Теперь сотни людей хотят убить его.”
“Он начал спорить с нами и разозлил меня, и я сказал ему читать шахаду, чтобы он подтвердил свою веру в Ислам. Я сказал ему: “Ливийцы тебя никогда не простят, но, может, хоть Бог помилует.” Но он просто улыбнулся и коснулся своего волшебного африканского ожерелья. Я положил свои руки ему на голову и сказал: “Это — Коран, он — начало и конец.” А он опять улыбнулся и дотронулся до этой злой штуки на шее, и мы пристрелили его. Потом мы взяли ожерелье и сожгли его.”
Мухаммед Юма аль-Шошни, в джинсовой куртке, утверждает, что он убил Мутассима, сына Каддафи.
“Потом я просто лежал на земле и плакал, а мои друзья облили меня водой и говорили: “Аллах Акбар, Аллах Акбар.” Через пару минут я уже был в норме. Когда мы были в Сирте, я часто молился, чтобы Бог сделал меня сильным, и он услышал и благословил меня.”
Это всё хорошо, но мне нужен был Ахмед, я должен был его заснять. Мой водитель болтал с ним на арабском, иногда повторяя “Бог велик” и переводя кусочки его истории. “Знаешь какими были последние слова Каддафи? “Это запрещено, я — твой отец.” И они пристрелили его!” Он одобрительно расхохотался. Я несколько раз пытался уговорить Ахмеда заснять его на плёнку, но он каждый раз сердито качал головой. Мухаммед подмигнул мне и прошептал, что сможет всё устроить. “Ахмед — отличный парень,” — сказал он, — “но немного чокнутый. Не беспокойся, я всё устрою. Только скажи мне — сколько стоит iPad у вас в стране?”
На следующий день Мохаммед отозвал меня в уголок гостиничного лобби. “Не беспокойся”, — сказал он, — “Сейчас я всё устрою. Получишь свою историю”. Он пошёл наверх убеждать Ахмеда, пока мой оператор устанавливал оборудование в углу комнаты. Спустя пару минут двери лифта открылись и из них вышел Ахмед, размахивая калашниковым, как ливийский босс-мафиози. Он подошёл ко мне, передёрнул затвор и приставил автомат к груди. Персонал отеля присел за стойкой в поисках укрытия. Мухаммед с бледным лицом и потупленным взглядом вышел из-за его спины. Следующие несколько секунд длились вечность.
“Я убил этого дьявола не ради денег,” — тихо сказал Ахмед, — “Я убил его ради Бога и ради Ливии. Ты понял?”. Я понял. Голос его дрожал. “Я убью всякого, кто предложит мне деньги за это. Убью его вот этим,” — он опять приставил ствол к моей груди, — “как убил Каддафи. Ты понял?” Я всё понял. Я медленно извинился за это недоразумение. “Это — ошибка,” — я пытался его успокоить. — “Спроси Мухаммеда.” Мухаммед робко смотрел в пол. Ахмед опустил автомат. Персонал отеля вышел из укрытия. Мы сели выпить чашечку чая и выкурили целую кучу сигарет. Через час, когда они ушли, я вернулся в свою комнату и проблевался.
Ахмед Али Мухаммед эль-Саиб утверждает, что это он убил Муаммара Каддафи.
За чаем Ахмед расплакался и извинился за угрозы. “Иногда я становлюсь слишком эмоциональным,” — сказал он. “Было очень трудно. Иногда я не могу себя контролировать.” Я убедил его, что всё в порядке и не за что извиняться. Я был в Лондоне, когда убили Каддафи, и каждый раз, когда ведущие рассказывали о жестокости этого убийства, я не придавал этому значения. Я думал, что это, вероятно, сделал какой-нибудь 18-летний парень с посттравматическим синдромом, которого послали воевать без какой-либо подготовки. Он видел, как его родные ищут убежища под ракетным огнём, на его глазах уничтожали его родной город и убили лучших друзей. Это был ливийский конец ливийской истории — кровавый, но справедливый.
Правда, если история Ахмеда правдива, оказалась слегка другой. Убийца был в два старше большинства мисуратских бойцов. До войны он был бродягой и среди своих друзей был известен своим вспыльчивым характером. Может быть, Ахмед убил Каддафи, а может быть, и нет. Но люди на месте событий были уверены, что это сделал он. Просто оказался в нужном месте в нужное время, да и трофейный пистолет — тому подтверждение. Более того, я видел его приступы ярости и слёзы раскаяния. Если кто-то и мог внезапно застрелить безоружного пленного, так это Ахмед.
В день, когда он выезжал из отеля, он поманил меня в сторону и прошептал: “Не доверяй Мухаммеду, он — лжец. Он не убивал Мутассима, ему просто нужны деньги. Убийца тут только я.” Он сказал это одинаково с гордостью и грустью. Пару дней спустя я болтал об Ахмеде в одном разбомбленном кафе с Хашимом, человеком, помогавшим мне с приездом. Он лишь пожал плечами: “Какая разница? Все хотят сказать, что убили его, но это были усилия группы людей. Все мы сделали это — все ливийцы. Идеальный конец. Отпиздили его, а затем убили.” Он победно заулыбался.
